Кровообращение по Гарвею. Нелёгкий путь великого открытия

Господин Диафуарус

«Он твёрд в споре, непоколебим в своих взглядах, никогда не меняет своих суждений… он слепо верит нашим древним учителям и не желает даже слушать о так называемых открытиях нашего века касательно кровообращения и о прочем тому подобном». Так восхвалял достоинства врача герой комедии Мольера «Мнимый больной» доктор Диафуарус. Именно с такой позицией пришлось столкнуться выдающемуся исследователю человеческого организма Вильяму Гарвею (1578–1657), когда он впервые опубликовал своё сочинение о движении сердца и крови.
Статья по теме Как устроена система кровообращения человека? Инфографика

Учёному пришлось вступить в борьбу с господствовавшим тогда традиционным взглядом, основанным на учении великого врача Античности Галена. Страстная и ожесточённая дискуссия о кровообращении вышла далеко за пределы круга специалистов. Парижский медицинский факультет, чьи профессора непоколебимо придерживались учения Галена, объявил Гарвею настоящую войну.

Большой круг кровообращения

Итак, начинаем с сердца, вернее, с левого его желудочка.

Из левого желудочка сердца кровь попадает в главную артерию нашего организма — аорту. И это и есть начало большого круга кровообращения.

Дальше кровь распространяется по более мелким артериям вплоть до капилляров.

Доходя до самых мелких артерий, кровь покидает артериальную часть большого круга кровообращения и переходит в сеть мелких капилляров.

Капилляры

Здесь ток крови резко замедляется, что создает оптимальные условия для обмена веществами между кровью и клеткой. И этот обмен происходит довольно интенсивно: клетка получает кислород и питательные вещества и отдает в кровь углекислый газ и продукты своей жизнедеятельности.

Кровь кружит

Последователи «древнего учителя» Галена полагали, что артерии содержат мало крови и много воздуха, в то время как вены наполнены кровью. Казалось бы, откуда возникло это убеждение? Ведь при любом ранении, затронувшем артерию, бьёт кровь! Это было известно со времён древности, это наблюдалось и во время античных жертвоприношений. Но у медиков была иная картина. Они опирались на данные, полученные при вскрытиях. А в мёртвом теле артерии бескровны, тогда как вены полны. И эта картина мешала правильному пониманию проб­лемы. Поэтому ничего и не было известно о кровообращении. Считалось, что кровь образуется в печени и оттуда через большую полую вену поступает в сердце.

Вильям Гарвей. Фото: Commons.wikimedia.org

Известный своим скептицизмом ещё в студенческие годы Гарвей писал: «Когда я впервые обратил все свои помыслы и желания к наблюдениям на основе вивисекций (в той степени, в которой мне их приходилось делать), чтобы посредством собственных созерцаний, а не из книг и рукописей, распознать смысл и пользу сердечных движений у живых существ, я обнаружил, что вопрос этот весьма сложен и на каждом шагу преисполнен загадок». Учёный пришёл к своему заключению путём многочисленных опытов, когда он изучал ещё бьющиеся сердца и лёгкие вскрытых животных.

Это великое открытие Гарвей сделал в 1616 году, сказав тогда в одной из своих лекций, что «кровь кружит в теле». Однако ещё долгие годы он продолжал искать и накапливать доказательства. И лишь двенадцать лет спустя опубликовал, наконец, результаты своего труда: «Анатомические исследования о движении сердца и крови животных».

Обвинения в вивисекции — опытах со вскрытием живых животных — и по сей день сопровождают его репутацию. Однако всё, что он делал, он делал ради науки. Горящая свеча на гербе Вильяма Гарвея символизировала «жизнь, пожираемую пламенем, но всё же светящуюся».

Один шанс из ста. Кого спасло первое переливание крови? Подробнее

ОТКРЫТИЕ КРОВООБРАЩЕНИЯ

В 1623 г. умер Пьетро Сарпи, широко образованный венецианский монах, доля участия которого есть в откры­тии венозных клапанов. Среди его книг и рукописей обнаружили копию сочинения о движении сердца и крови, опубликованного во Франкфурте только пять лет спустя. Это было сочинение Вильяма Гарвея, ученика Фабрицио.

Гарвей принадлежит к числу выдающихся исследова­телей человеческого организма. Он немало способство­вал тому, что медицинская школа в Падуе приобрела столь громкую славу в Европе. Во дворе Падуанского университета до сих пор можно видеть герб Гарвея, ук­репленный над дверью в зал, в котором читал свои лек­ции Фабрицио: две змеи Эскулапа, обвивающие горящую свечу. Эта избранная Гарвеем в качестве символа горя­щая свеча изображала жизнь, пожираемую пламенем, но тем не менее светящую.

Вильям Гарвей (1578-1657)

Гарвей открыл большой круг кровообращения, по ко­торому кровь от сердца проходит по артериям к органам, а от органов по венам поступает обратно в сердце — факт, в наши дни само собой разумеющийся для каждого, кто хотя бы немного знает о теле человека и его строении. Однако для того времени это было открытие необычай­ной важности. Гарвей имеет для физиологии такое же значение, какое для анатомии имеет Везалий. Он был встречен так же враждебно, как и Везалий, и так же, как и Везалий, обрел бессмертие. Но дожив до более преклонного возраста, чем великий анатом, Гарвей ока­зался счастливее его — он умер уже в свете славы.

Гарвею также пришлось вести борьбу с традицион­ным взглядом, высказанным еще Галеном, что артерии содержат якобы мало крови, но много воздуха, в то вре­мя как вены наполнены кровью.

У каждого человека нашего времени возникает вопрос: как можно было допускать, что артерии не содержат кро­ви? Ведь при любом ранении, затрагивавшем артерии, из сосуда била струя крови. Жертвоприношения и убой животных также свидетельствовали о том, что в артериях текла кровь и даже доста­точно много крови. Однако нельзя забывать, что науч­ные взгляды определялись тогда данными наблюдений на трупах вскрытых живот­ных и редко на трупах че­ловека. В мертвом же те­ле, — каждый студент-медик первого курса может это подтвердить, — артерии су­жены и почти бескровны, тогда как вены толсты и на­полнены кровью. Эта бес­кровность артерий, насту­пающая только с послед­ним ударом пульса, препят­ствовала правильному пониманию их значения, и поэтому-то ничего не было известно и о кровообращении. Полагали, что кровь образуется в печени — в этом мощ­ном и богатом кровью органе; через большую полую вену, толщина которой не могла не броситься в глаза, она поступает в сердце, проходит через тончайшие отверстия— поры (которых, правда, никто никогда не видел) — в сердечной перегородке из правой сердечной камеры в левую и отсюда направляется к органам. В органах, учили в то время, эта кровь расходуется и поэтому пе­чень постоянно должна производить новую кровь.

Еще в 1315 г. Мондино де Люцци подозревал, что такой взгляд не соответствует действительности и что от сердца кровь течет также и в легкие. Но его предположе­ние было очень неопределенным, и потребовалось более двухсот лет, чтобы сказать об этом ясное и четкое слово. Его сказал Сервет, который заслуживает того, чтобы о нем кое-что рассказать.

Мигель Сервет (1511-1553)

Мигель Сервет (собственно Сервето) родился в 1511 г. в Вильянове в Испании; мать его была родом из Франции. Общеобразовательную подготовку он получил в Сарагоссе, юридическое образование — в Тулузе, во Франции (его отец был нотариусом). Из Испании — страны, над которой стлался дым костров инквизиции, он попал в страну, где дышалось легче. В Тулузе ум семнадцатилетнего юноши был охвачен сомнениями. Здесь он имел возможность читать Меланхтона и других авторов, вос­ставших против духа средневековья. Часами сидел Сервет вместе с единомышленниками и ровесниками, обсуж­дая отдельные слова и фразы, доктрины и различные толкования библии. Он видел различие между тем, чему учил Христос, и тем, во что превратили это учение напластавшаяся софистика и деспотическая нетерпимость.

Ему предложили место секретаря при духовнике Карла V, которое он охотно принял. Таким образом, вместе с двором он побывал в Германии и Италии, стал свидетелем торжеств и исторических событий и позна­комился с великими реформаторами — с Меланхтоном, Мартином Буцером, а позднее и с Лютером, который произвел на пламенного юношу огромное впечатление. Несмотря на это, Сервет не стал ни протестантом, ни лютеранином, и несогласие с догмами католической церкви не привело его к реформации. Он, стремясь к чему-то совершенно иному, читал библию, изучал исто­рию возникновения христианства и его нефальсифициро­ванные источники, пытаясь достичь единства веры и нау­ки. Сервет не предвидел опасностей, к которым это могло привести.

Размышления и сомнения закрыли ему дорогу куда бы то ни было: он был еретиком как для католической церкви, так и для реформаторов. Везде он встречал на­смешки и ненависть. Разумеется, такому человеку не было места при императорском дворе, а тем более ему нельзя было оставаться секретарем духовника императора. Сервет избрал беспокойную стезю, чтобы никогда уже с нее не сходить. В возрасте двадцати лет он опубликовал со­чинение, в котором отрицал троичность бога. Тогда уже и Буцер сказал: «Этого безбожника следовало бы раскромсать на куски и вырвать ему из тела внутрен­ности». Но ему не пришлось увидеть исполнения своего желания: он умер в 1551 г. в Кембридже и был похоро­нен в главном соборе. Позднее Мария Стюарт приказала изъять его останки из гроба и сжечь: для нее он был ве­ликим еретиком.

Сервет отпечатал названный труд о троичности за свой счет, что поглотило все его сбережения. Родные от него отказались, друзья отреклись, так что он был рад, когда в конце концов устроился под вымышленным именем корректором к одному лионскому книгопечатнику. Послед­ний, приятно пораженный хорошим знанием латыни сво­им новым служащим, поручил ему написать книгу о Земле, положив в основу ее теорию Птоломея. Так вы­шло в свет имевшее огромный успех сочинение, которое мы бы назвали сравнительной географией. Благодаря этой книге Сервет познакомился и подружился с лейб- медиком герцога лотарингского доктором Шампье. Этот доктор Шампье интересовался книгами и сам был авто­ром нескольких книг. Он помог обрести Сервету свое подлинное призвание — медицину и заставил его учиться в Париже, вероятно, дав для этого и средства.

Пребывание в Париже позволило Сервету познако­миться с диктатором нового вероучения — Иоганном Кальвином, который был на два года старше его. Каж­дого, не согласного с его взглядами, Кальвин карал ненавистью и преследованиями. Сервет впоследствии тоже стал его жертвой.

По окончании медицинского образования Сервет не­долго занимался медициной, которая могла бы доставить ему кусок хлеба, спокойствие, уверенность в будущем и всеобщее уважение. Некоторое время он практиковал в Шарлье, расположенном в плодородной долине Луары, но, спасаясь от преследований, вынужден был возвра­титься в корректорскую в Лионе. Тут судьба протянула ему спасительную длань: никто иной, как архиепископ Вьеннский, взял еретика к себе в качестве лейб-медика, предоставив тем самым ему защиту и условия для спокойной работы.

Двенадцать лет Сервет спокойно жил во дворце архиепископа. Но покой был только внешне: великого мыслителя и скептика не покидало внутреннее беспокой­ство, обеспеченная жизнь не могла загасить внутреннего огня. Он продолжал размышлять и искать. Внутренняя мощь, а, может быть, лишь доверчивость побудила его поведать свои мысли тому, у кого они должны были вызвать наибольшую ненависть, а именно Кальвину. Проповедник и глава новой веры, своей веры, восседал в то время в Женеве, приказывая сжигать каждого, кто ему противоречил.

Это был опаснейший, вернее, самоубийственный шаг — послать рукописи в Женеву с тем, чтобы посвятить такого человека, как Кальвин, в то, что думает о боге и церкви такой человек, как Сервет. Но мало того: Сервет отослал Кальвину и его собственное произведение, глав­ное его сочинение со своим приложением, в котором ясно и обстоятельно были перечислены все его погрешности. Только наивный человек мог думать, что речь шла лишь о научных разногласиях, о деловой дискуссии. Сервет, указав все ошибки Кальвина, больно задел его и раздра­жил до предела. Именно это послужило началом трагиче­ского конца Сервета, хотя прошло еще семь лет до того как языки пламени сомкнулись над его головой. Чтобы закончить дело миром, Сервет написал Кальвину: «Пойдем же разными путями, верни мне мои рукописи и прощай». Кальвин же в одном из писем к своему единомышленнику, известному иконоборцу Фарелю, которого ему удалось привлечь на свою сторону, говорит: «Если Сервет когда-либо посетит мой город, то живым я его не выпущу».

Сочинение, часть которого Сервет послал Кальвину, вышло в свет в 1553 г., через десять лет после первого издания анатомии Везалия. Одна и та же эпоха породила обе эти книги, но как принципиально различны они по своему содержанию! «Fabrika» Везалия — это исправлен­ное в результате собственных наблюдений автора учение о строении человеческого тела, отрицание галеновой анатомии. Труд Сервета — богословная книга. Он назвал ее «Cristianismi restitutio…». Весь заголовок в соответст­вии с традицией той эпохи весьма длинный и гласит следующее: «Восстановление христианства, или обраще­ние ко всей апостолической церкви вернуться к ее соб­ственным началам, после того как будет восстановлено познание Бога, вера в Христа нашего искупителя, воз­рождение, крещение, а также вкушение пищи господней, и после того как для нас вновь, наконец откроется цар­ствие небесное, будет даровано избавление от безбож­ного Вавилона, и враг человеческий с присными своими будет уничтожен».

Это произведение было полемическим, написанным в опровержение догматического учения церкви; оно было тайно напечатано во Вьенне, будучи заведомо обречен­ным на запрещение и сожжение. Однако три экземпляра все же избежали уничтожения; один из них хранится в Венской национальной библиотеке. При всех своих нападках на догму книга исповедует смирение. Она пред­ставляет собой новую попытку Сервета объединить веру с наукой, приспособить человеческое к необъяснимому, божественному или же сделать божественное, т. е. изло­женное в библии, доступным путем научного толкова­ния. В этом произведении о восстановлении христианства совершенно неожиданно встречается весьма примечатель­ное место: «Чтобы уразуметь это, нужно сначала понять, как производится жизненный дух… Жизненный дух берет свое начало в левом сердечном желудочке, при этом особое содействие производству жизненного духа оказы­вают легкие, так как там происходит смешение входящего в них воздуха с кровью, поступающей из правого сердеч­ного желудочка. Этот путь крови, однако, вовсе не проле­гает через перегородку сердца, как принято думать, а кровь чрезвычайно искусным образом гонится другим путем из правого сердечного желудочка в легкие… Здесь она смешивается с вдыхаемым воздухом, в то время как при выдыхании кровь освобождается от сажи» (здесь подразумевается углекислота). «После того как через дыхание легких кровь хорошо перемешана, она, наконец, снова притягивается в левый сердечный желудочек».

Каким путем Сервет пришел к этому открытию — путем наблюдения на животных или на людях — неизвест­но: несомненно лишь, что он первый отчетливо распознал и описал легочное кровообращение, или так называемый малый круг кровообращения, т. е. путь крови из правой части сердца в легкие и оттуда обратно в левую часть сердца. Но на чрезвычайно важное открытие, благодаря которому представление Галена о переходе крови из пра­вого желудочка в левый через сердечную перегородку отходило в область мифов, откуда оно и пришло, обрати­ли внимание лишь немногие врачи той эпохи. Это, очевидно, следует приписать тому, что Сервет изложил свое открытие не в медицинском, а в богословском сочи­нении, к тому же в таком, которое усердно и весьма успешно разыскивали и уничтожали слуги инквизиции.

Характерная для Сервета оторванность от мира, пол­ное непонимание серьезности положения привели к тому, что при поездке в Италию он заехал в Женеву. Предпо­лагал ли он, что проедет через город незамеченным, или же думал, что гнев Кальвина давно остыл?

Здесь он был схвачен и брошен в темницу и уже не мог ожидать пощады. Он писал Кальвину, прося у него более человечных условий заключения, но тот не знал жалости. «Вспомни, — гласил ответ, — как шестнадцать лет назад в Париже старался я склонить тебя к нашему господу! Если бы ты тогда пришел к нам, я постарался бы помирить тебя со всеми добрыми слугами господними. Ты же травил и хулил меня. Ныне ты можешь молить о пощаде господа, коего ты поносил, желая ниспроверг­нуть три воплощенных в нем существа, — троицу».

Приговор четырех высших церковных инстанций, су­ществовавших тогда в Швейцарии, разумеется, совпадал с приговором Кальвина: он провозглашал смерть через сожжение и 27 октября 1553 г. был приведен в исполне­ние. Эта была мучительная смерть, но Сервет отказался отречься от своих убеждений, что дало бы ему возмож­ность добиться более мягкой казни.

Однако для того, чтобы открытое Серветом легочное кровообращение стало общим достоянием медицины, оно должно было быть открыто вновь. Это вторичное откры­тие сделал несколько лет спустя после смерти Сервета Реальдо Коломбо, возглавлявший в Падуе кафедру, которой ранее ведал Везалий.

Вильям Гарвей родился в 1578 г. в Фолькстоне. Вводный курс медицины он слушал в Кембриджском колледже Каюса, а в Падуе — центре притяжения всех медиков — получил медицинское образование, соответст­вующее уровню знаний того времени. Еще студентом Гарвей отличался остротой своих суждений и критичес- ки-скептическими замечаниями. В 1602 г. он получил ти­тул доктора. Его учитель Фабрицио мог гордиться учени­ком, который точно так же, как и он, интересовался всеми большими и малыми тайнами человеческого тела и еще более, чем сам учитель, не хотел верить тому, чему учили древние. Все должно быть исследовано и открыто заново, — таково было мнение Гарвея.

Вернувшись в Англию, Гарвей стал профессором хи­рургии, анатомии и физиологии в Лондоне. Он был лейб-медиком королей Якова I и Карла I, сопровождал их в путешествиях, а также во время гражданской войны 1642 г. Гарвей сопровождал двор во время его бегства в Оксфорд. Но и сюда дошла война со всеми ее волнениями и Гарвею пришлось отказаться от всех своих должно­стей, что, впрочем, он сделал охотно, так как желал толь­ко одного: провести остаток жизни в мире и спокойствии, занимаясь книгами и исследованиями.

Бравый и элегантный мужчина в молодости, в старости Гарвей стал спокойным и скромным, но всегда он был натурой незаурядной. Он умер в возрасте 79 лет уравно­вешенным стариком, смотревшим на мир тем же скеп­тическим взглядом, каким он в свое время смотрел на теорию Галена или Авиценны.

В последние годы жизни Гарвей написал обширный труд об эмбриологических исследованиях. Именно в этой книге, посвященной развитию животных, он написал зна­менитые слова — «ornne vivum ex ovo» («все живое из яйца»), которое запечатлели открытие, господствующее с тех пор в биологии в той же формулировке.

Но большую славу ему принесла не эта книга, а дру­гая, гораздо меньшая по объему, — книга о движении сердца и крови: «Exercitatio anatomica de motu cordis et sanguinis in animalibus» («Анатомическое исследова­ние о движении сердца и крови в животных»). Она вы­шла в свет в 1628 г. и послужила поводом для страстных и ожесточенных дискуссий. Новое и слишком необычное открытие не могло не взволновать умы. Гарвею удалось открыть путем многочисленных опытов, когда он изучал еще бьющееся сердце и дышащие легкие животных с целью обнаружить истину, большой круг циркуляции крови.

Свое великое открытие Гарвей сделал еще в 1616 г., так как уже тогда в одной из лекций в лондонском «College of Phisicians» он говорил о том, что кровь «кружит» в теле. Однако долгие годы он продолжал ис­кать и накапливать доказательство за доказательством и лишь двенадцать лет спустя опубликовал результаты упорного труда.

Конечно, Гарвей описал много того, что было уже из­вестно, но главным образом то, что он считал, указывала на правильный путь в поисках истины. И все же ему принадлежит величайшая заслуга познания и разъясне­ния кровообращения в целом, хотя одной части крове­носной системы он не заметил, а именно капиллярной системы — комплекса тончайших, волосовидных сосудов, являющихся окончанием артерий и началом вен.

­­ Жан Риолан младший, профессор анатомии в Пари­же, руководитель медицинского факультета и королевский лейб-медик, возглавил борьбу против Гарвея. Это оказа­лось серьезной оппозицией, так как Риолан был, действи­тельно, крупным анатомом и выдающимся ученым, пользовавшимся большим авторитетом.

Но постепенно противники, даже сам Риолан, за­молкли и признали, что Гарвею удалось совершить одно из величайших открытий, касающихся человеческого ор­ганизма, и что учение о человеческом организме вступило в новую эру.

Наиболее ожесточенно оспаривал открытие Гарвея парижский медицинский факультет. Даже сто лет спустя консерватизм врачей этого факультета служил еще пред­метом насмешек Рабле и Монтеня. В отличие от школы Монпелье с ее более свободной атмосферой факультет в своей закоснелой приверженности традициям непоколе­бимо придерживался учения Галена. Что могли знать эти господа, важно выступавшие в своих драгоценных форменных одеяниях, о призывах их современника Де­карта заменить принцип авторитета господством челове­ческого разума!

Дискуссия о кровообращении вышла далеко за пре­делы кругов специалистов. В ожесточенных словесных сражениях принимал участие и Мольер, который не раз обращал остроту своих насмешек против ограниченности и чванливости врачей той эпохи. Так, в «Мнимом боль­ном» новоиспеченный доктор Фома Диафуарус вручает роль служанке Туанетте: роль содержит сочиненный им тезис, направленный против сторонников учения о кро­вообращении! Пусть он уверен в одобрении этого тезиса парижским медицинским факультетом, однако не в мень­шей степени он мог быть уверен и в разящем, уничто­жающем смехе публики.

Кровообращение, как описал Гарвей, — это настоя­щий круговорот крови в теле. При сокращении сердеч­ных желудочков кровь из левого желудочка выталки­вается в главную артерию — аорту; по ней и ее ответвлениям проникает повсюду — в ногу, руку, голову, в любую часть тела, доставляя туда жизненно необходи­мый кислород. Гарвей не знал, что в органах тела кро­веносные сосуды разветвляются на капилляры, но пра­вильно указал, что кровь затем снова собирается, течет по венам обратно к сердцу и вливается через большую полую вену в правое предсердие. Оттуда кровь поступает в правый желудочек и при сокращении желудочков направляется по легочной артерии, отходящей от правого желудочка, в легкие, где снабжается свежим кислородом— это малый круг кровообращения, открытый еще Серветом. Получив в легких свежий кислород, кровь по большой легочной вене течет в левое предсердие, откуда поступает в левый желудочек. После этого большой круг кровообращения повторяется. Нужно только помнить, что артериями называются сосуды, уводящие кровь от сердца (даже если они, как легочная артерия, содержат веноз­ную кровь), а венами — сосуды, ведущие к сердцу (даже если они, как легочная вена, содержат артериальную кровь).

Систолой называют сокращение сердца; систола предсердий значительно слабее систолы сердечных желу­дочков. Расширение сердца называют диастолой. Дви­жение сердца охватывает одновременно левую и правую части. Начинается оно с систолы предсердий, откуда кровь гонится в желудочки; затем следует систола желудочков, и кровь выталкивается в две большие артерии — в аорту, через которую она поступает во все области тела (большой круг кровообращения), и легочную арте­рию, через которую она проходит в легкие (малый, или легочный, круг кровообращения). После этого наступает пауза, во время которой желудочки и предсердия расши­рены. Все это в основном и установил Гарвей.

В начале своей не очень объемистой книги автор рас­сказывает о том, что именно побудило его к этому сочи­нению: «Когда я впервые обратил все свои помыслы и желания к наблюдениям на основе вивисекций (в тон степени, в какой мне их приходилось делать), чтобы по­средством собственных созерцаний, а не из книг и руко­писей распознать смысл и пользу сердечных движений у живых существ, я обнаружил, что вопрос этот весьма сложен и на каждом шагу преисполнен загадок. А имен­но, я не мог в точности разобрать, как происходит систо­ла и диастола. После того как день за днем, прилагая все больше сил, чтобы добиться большей точности и тща­тельности, я изучил большое количество самых различ­ных живых животных и собрал данные многочисленных наблюдений, я пришел в конце концов к выводу, что напал на интересующий меня след и сумел выбраться из этого лабиринта, и одновременно, как и хотел, распознал движение и назначение сердца и артерий».

О том, насколько Гарвей был вправе это утверждать, свидетельствует его поразительно точное описание движе­ния сердца и крови: «Прежде всего на всех животных, пока они еще живы, можно при вскрытии их грудной клетки наблюдать, что сердце сначала производит движе­ние, а потом отдыхает… В движении можно наблюдать три момента: во-первых, сердце поднимается и приподни­мает свою верхушку таким образом, что в этот момент оно стучит в грудь и эти удары чувствуются снаружи; во-вторых, оно сжимается со всех сторон, несколько в большей степени с боковых, так что уменьшается в объеме, несколько вытягивается и сморщивается; в-третьих, если взять в руку сердце в момент, когда оно производит движение, оно твердеет. Отсюда стало понят­ным, что движение сердца заключается в общем (до известной степени) напряжении и всестороннем сжатии соответственно тяге всех его волокон. Этим наблюдениям соответствует заключение, что сердце в момент, когда оно делает движение и сокращается, сужается в желудочках и выдавливает содержащуюся в них кровь. Отсюда возникает очевидное противоречие общепринятому убеж­дению, что в момент, когда сердце ударяет в грудь, желудочки сердца расширяются, наполняясь одновремен­но кровью, в то время как ведь можно убедиться, что дело должно обстоять как раз наоборот, а именно, что сердце опорожняется в момент сокращения».

Читая книгу Гарвея, приходится непрерывно поражать­ся точности описания и последовательности выводов: «Так природа, ничего не делающая без причины, не снаб­дила сердцем такое .живое существо, которое в нем не нуждается и не создало сердце до того, как оно приоб­рело смысл; природа достигает совершенства в каждом своем проявлении тем, что при образовании любого живо­го существа оно проходит стадии образования (если позволительно будет так выразиться), общие для всех живых существ: яйцо, червь, зародыш». В этом заключе­нии можно узнать эмбриолога — исследователя, занимаю­щегося изучением развития человеческого и животного организма, который в этих замечаниях со всей ясностью указывает на стадии развития зародыша в чреве матери.

Гарвей, несомненно, один из выдающихся пионеров человекознания, исследователь, открывший новую эпоху физиологии. Многие более поздние открытия в этой обла­сти были значительными и даже чрезвычайно значитель­ными, но не было ничего труднее первого шага, того первого деяния, которое сокрушило здание заблуждений, чтобы воздвигнуть здание истины.

Разумеется, в системе Гарвея не хватало еще некоторых звеньев. Прежде всего не хватало соединитель­ной части между системой артерий и системой вен. Каким образом кровь, идя от сердца через большие и малые артерии ко всем частям органов, поступает, наконец, в ве­ны, а оттуда обратно в сердце, чтобы запастись затем в легких новым кислородом? Где переход от артерий к ве­нам? Эта важная часть системы кровообращения, а имен­но соединение артерий с венами, была открыта Марчелло Мальпиги из Кревалькоре близ Болоньи: в 1661 г. в своей книге об анатомическом исследовании легких он описал волосные сосуды, т. е. капиллярное кровообращение.

Мальпиги детально изучил на лягушках легочные пузырьки и установил, что тончайшие бронхиолы заканчиваются легочными пузырьками, которые окруже­ны кровеносными сосудами. Он заметил также, что тон­чайшие артерии расположены рядом с тончайшими венами, одна капиллярная сетка — рядом с другой, при­чем совершенно правильно предположил, что в кровенос­ных сосудах воздуха не содержится. Он считал возмож­ным выступить с этим сообщением перед общественно­стью, так как еще ранее он ознакомил ее со своим от­крытием капиллярной сетки в брыжейки кишок лягушек. Стенки волосных сосудов столь тонки, что кислород без труда проникает из них к клеткам ткани; бедная кисло­родом кровь направляется после этого к сердцу.

Таким образом был обнаружен важнейший этап кровообращения, определивший законченность этой системы, и никто уже не мог бы опровергнуть, что кровообращение происходит не так, как описал Гарвей. Гарвей умер за несколько лет до открытия Мальпиги. Ему не довелось быть свидетелем полного торжества своего учения.

Открытию капилляров предшествовало открытие легочных пузырьков. Вот что пишет об этом Мальпиги своему другу Борелли: «С каждым днем занимаясь вскрытиями со все большим усердием, я в последнее вре­мя с особой тщательностью изучал строение и функцию легких, о которых, как мне казалось, существует все еще довольно туманные представления. Хочу тебе ныне сооб­щить результаты моих исследований, дабы ты своим столь опытным в делах анатомии взором мог отделить верное от неверного и действенно воспользоваться моими открытиями… Путем усердных исследований я обнаружил, что вся масса легких, которые висят на исходящих от них сосудах, состоит из очень тонких и нежных пленок. Эти пленки, то напрягаясь, то сморщиваясь, образуют много пузырьков, подобных сотам улья. Расположение их тако­во, что они непосредственно связаны как между собой, так и с дыхательным горлом, и образуют в целом взаимосвязанную пленку. Лучше всего это видно на лег­ких, взятых у живого животного, особенно на нижнем их окончании можно явственно рассмотреть многочисленные маленькие пузырьки, разбухшие от воздуха. То же самое, хотя и не так отчетливо, можно распознать в разрезан­ном посередине и лишенном воздуха легком. При пря­мо падающем свете на поверхности легких в распущен­ном состоянии заметна чудесная сеть, которая кажется тесно связанной с отдельными пузырьками; то же можно видеть на разрезанном легком и изнутри, хотя и не столь четко.

Обычно легкие различаются по форме и расположению. Различают две основные части, между которыми находит­ся средостение (Mediastinum); каждая из этих частей состоит у человека из двух, а у животных из нескольких подразделений. Я сам обнаружил чудеснейшее и слож­нейшее расчление. Общая масса легких состоит из очень мелких долек, окруженных особого рода пленкой и снабженных собственными сосудами, образующимися из отростков дыхательного горла.

Чтобы различить эти дольки, следует держать полунадутое легкое против света, и тогда явственно выступают промежутки; при вдувании через дыхательное горло воздуха окутанные особой пленкой дольки можно отде­лить маленькими срезами от прикасающихся к ним сосу­дов. Это достигается посредством очень тщательной препаровки.

Что касается функции легких, то я знаю, что многое, принимаемое стариками как само собой разумеющееся, еще весьма сомнительно, так, в особенности охлаждение крови, которое по традиционному воззрению считается главной функцией легких; это воззрение исходит из предположения о наличии восходящей от сердца теплоты, ищущей выхода. Я, однако, по причинам, о которых, скажу ниже, считаю наиболее вероятным, что легкие предназначены природой для смешивания массы крови. Что же касается крови, то я не верю, чтобы она состояла из четырех обычно предполагаемых жидкостей — обеих галеновых веществ, собственно крови и слюны, а придер­живаюсь мнения, что вся масса крови, беспрерывно текущая по венам и артериям и состоящая из маленьких частиц, составлена из двух весьма сходных между собой жидкостей — беловатой, которая обычно называется сывороткой, и красноватой…»

Во время печатания своего труда Мальпиги вторично прибыл в Болонью, куда он уже приезжал в двадцати­восьмилетнем возрасте в качестве профессора. Он не встретил сочувствия у факультета, сразу же самым резким образом выступившего против нового учения. Ведь то, что он провозглашал, было медицинской революцией, восстанием против Галена; против этого объединились все, и старики начали настоящее преследование молоде­жи. Мальпиги это мешало спокойно работать, и он сменил кафедру в Болонье на кафедру в Мессине, полагая, что найдет там иные условия для преподавания. Но он заблуждался, ибо и там его преследовали ненависть и зависть. В конце концов, через четыре года он решил, что Болонья все же лучше, и возвратился туда. Однако в Болонье еще не наступил перелом в настроениях, хотя имя Мальпиги было уже широко известно за гра­ницей.

С Мальпиги произошло то же самое, что и со многи­ми другими, как до него, так и после него: он стал про­роком, не признанным в собственном отечестве. Знамени­тое королевское общество Англии «Royal Society» избрало его своим членом, однако болонские профессора не сочли нужным принять этого во внимание и с неослабным упорством продолжали травить Мальпиги. Даже в ауди­тории разыгрывались недостойные сцены. Однажды во время лекции появился один из его противников и стал требовать, чтобы студенты покинули аудиторию; все, дескать, чему учит Мальпиги, нелепость, его вскрытия лишены какой бы то ни было ценности, только болваны могут работать таким образом. Был еще случай и поху­же. В загородный дом ученого явились два замаскиро­ванных факультетских профессора — анатомы Муни я Сбаралья — в сопровождении толпы людей тоже в масках. Они произвели опустошительное нападение: Мальпиги, в то время старик 61 года, был избит, а его до­машнее имущество было разгромлено. Этот метод, повидимому, не представлял в Италии той эпохи ничего не­обычного, так как сам Беренгарио де Карпи как-то основа­тельно разгромил квартиру своего научного противника. С Мальпиги этого было вполне достаточно. Он опять по­кинул Болонью и отправился в Рим. Здесь он стал лейб- медиком папы и безмятежно провел остаток своей жизни.

Открытие Мальпиги, относящееся к 1661 г., не могло быть сделано раньше, так как рассмотреть тончайшие кровеносные сосуды, значительно более тонкие, чем чело­веческий волос, невооруженным глазом было невозможно: для этого требовалось сильно увеличивающая система луп, которая появилась только в начале XVII века. Первый микроскоп в его простейшей форме был, повидимому, изготовлен посредством комбинации линз около 1600 г. Захарием Янсеном из Меддельбурга в Голландии. Антони ван Левенгук, этот самородок, считающийся осно­вателем научной микроскопии, в частности микроскопи­ческой анатомии, производил, начиная с 1673 г., микро­скопические исследования с помощью изготовленных им самим сильно увеличивающих линз.

В 1675 г. Левенгук открыл инфузорий — живой мир в капле воды из лужи. Он умер в 1723 г. в весьма пре­клонном возрасте, оставив 419 микроскопов, с помощью которых достиг увеличения до 270 раз. Он ни разу не продал ни одного инструмента. Левенгук первым увидел поперечную полосатость мышц, служащих для движения, первый сумел точно описать кожные чешуйки и внутрен­нее отложение пигмента, а также сетчатое переплетение сердечной мускулатуры. Уже после того как Ян Хам, бу­дучи студентом в Лейдене, открыл «семенных живчиков», Левенгук сумел доказать наличие семенных клеток у всех видов животных.

Мальпиги первый обнаружил и красные кровяные тельца в кровеносных сосудах брыжейки человека, что вскоре подтвердил и Левенгук, но уже после того, как в 1658 г. эти тельца в кровеносных сосудах были замече­ны Яном Сваммердамом.

Мальпиги, которого следует считать выдающимся ис­следователем в области естествознания, окончательно раз­решил вопрос о кровообращении. Три духа, которые по прежним представлениям находились в кровеносных сосудах, были изгнаны для того, чтобы уступить место большому «духу» — единой крови, двигающейся по замкнутому кругу, возвращающейся к своему исходному пункту и вновь совершающей круговорот, — и так до скончания жизни. Силы, заставляющие кровь совершать этот круговорот, были уже явственно познаны.

Похожие материалы:

Другие анатомические открытия

Альбрехт фон Галлер

Антуан Лоран Лавуазье

Наука эмбриология

Марчелло, ты не прав!

По Гарвею, кровь при сокращении сердечных желудочков выталкивается в аорту, по ней и ответвлениям проникает в ноги, руки, голову, любую часть тела, доставляя туда жизненно необходимый кислород, затем снова собирается и течёт по венам обратно к сердцу. Правда, в системе Гарвея не хватало некоторых звеньев, например, соединительной части между системой артерий и системой вен. Капиллярная система — комплекс тончайших сосудов, которые являются окончанием артерий и началом вен — была открыта уже после смерти учёного. Эту важную часть системы кровообращения описал Марчелло Мальпиги.

Мальпиги тоже пришлось несладко. Однажды в его загородный дом инкогнито явились два факультетских профессора, не согласных с его открытием. Маститых анатомов сопровождали люди в масках. Мальпиги, которому в тот момент был 61 год, избили, а его домашнее имущество разгромили. Причём этот метод ведения научных споров не был тогда в Италии чем-то необычным. Например, выдающийся деятель эпохи Возрождения профессор Болонского университета Беренгарио да Карпи тоже однажды разгромил квартиру своего научного противника. Таков был тогда градус научных дискуссий.

Малый круг кровообращения

Из правого предсердия кровь переходит в правый желудочек и здесь начинается малый круг кровообращения.

Зачем нужен малый круг кровообращения? Какова его роль?

Малый круг кровообращения необходим для того, чтобы насытить кровь кислородом и освободить ее от углекислого газа.

Поэтому из правого желудочка выходит довольно крупная артерия и устремляется к легким.

Это так называемый легочной ствол.

Далее легочной ствол распадается на более мелкие артерии вплоть до капиллярной сети.

Капиллярная сеть легких.

В ткани легких кровь отдает углекислый газ и получает кислород. Обмен, конечно же, происходит в капиллярной сети.

Легочные вены.

Дальше кровь попадает в вены, которые постепенно сливаясь между собой, образуют четыре легочные вены. Эти вены впадают в левое предсердие. Из левого предсердия кровь, обогащенная кислородом, попадает в левый желудочек.